Венера Гимадиева
Певица, c 2011 года солистка оперной труппы Большого театра. В 2012 году награждена премией президента РФ «за выдающееся исполнительское мастерство, обогащающее и развивающее традиции отечественной вокальной школы». В 2014 году стала лауреатом «Золотой маски» в номинации «Лучшая женская роль в опере» — за исполнение партии Амины в «Сомнамбуле».
Лирическое сопрано, выпускница первого набора молодежной оперной программы Большого театра, Венера взошла на звездный небосклон, спев дуэтом с царем Додоном — басом Владимиром Маториным в «Золотом петушке» постановки Кирилла Серебренникова, затем вышла в премьерном составе «Травиаты» Франчески Замбелло, а за свою сомнамбулу Амину в опере Беллини получила «Золотую маску».
Все лето Венера пела Виолетту на Глайдборнском фестивале в Англии, в сентябре ввелась в «Травиату» парижской оперы, а в начале ноября уезжает петь Джульетту на оперный фестиваль в Чили. Нам удалось перехватить приму в Москве, куда она заехала на несколько дней, буквально переложить чемоданы.
«Лента.ру»: Венера, Париж стоит мессы? Как впечатления?
Венера Гимадиева: Я была в Париже не впервые. Но впервые пела на сцене Опера де Бастий. Улетала из дождливой холодной Москвы, а прилетела в лето — 25 градусов, солнце. Жаль, что не взяла летних вещей. Было замечательно. Хотя Париж, конечно, не самый чистый город на свете. Но оттого не менее романтичный. Ко мне из Англии на «Евростаре» приехала подруга (мы подружились этим летом в Глайдборне, где она была моей переводчицей), много всего успели посмотреть. Там столько красок! Разные люди, разные сословия, разные вероисповедания! Они могут позволить себе быть собой. Там все одеты по-разному. Нет одной модной волны, которую можно увидеть в Москве или в Питере. Абсолютная естественность. Я заметила: если в Москве все делается «чересчур», а в Лондоне «не до», в Париже — идеальный микс красоты и естественности.
А как отличается постановочный процесс в Англии и в России?
По сути этой был мой первый осознанный опыт создания спектакля. Я много вводилась в уже готовые постановки, где все уже придумали и рассчитали. Поэтому привыкла встраиваться на ходу, выполнять то, что мне говорят. Удобно-неудобно — не раздумывая, пытаюсь выполнить задание. А в Глайдборне заметила: мой партнер Майкл, исполнитель партии Альфреда, когда его что-то не устраивало, тут же об этом заявлял. А я так не привыкла. И тогда стала учиться высказывать свое мнение, говорить, как я себе это представляю. И все, что предлагалось, мы сразу же пробовали на сцене! Вот это ощущение сотворчества удивительно!
Еще удивило внимание к деталям. Художница Хильдегард подбирала каждую бусинку на моем платье, прикидывала, как это будет смотреться из зала, как передаст камера во время трансляции. Потом долго думали, как подобрать парик. И тогда я предложила: давайте я покрашу волосы. И так во второй раз в жизни я стала брюнеткой, почти совсем черной. Потом к моим крашеным волосам подбирали по прядям шиньон. Ну, очень внимательно!
Невероятно серьезно восприняли вопрос безопасности. Режиссер Том Кейрнс задумал сцену, когда Альфред в ревности швыряет Виолетту на кушетку и бросает в нее деньгами. Так вот, перед каждым спектаклем, за полчаса до начала, мы эту сцену прогоняли. В первоначальной версии Альфред агрессивно бросал меня на кровать и запихивал деньги под платье. Альфред — тенор Майкл Фабиано – с итальянскими корнями, и в раж он входил по-настоящему. Я как нормальная русская женщина люблю страсть на сцене, мне нравилась его экспрессия. А режиссер и хореограф, когда это увидели, перепугались, что меня покалечат. Сцену сократили, смягчили и перед каждым спектаклем прогоняли в целях безопасности.
А что говорил дирижер? Наверное, нелегко петь, когда партнер тебя мутузит. Бывает ли такое, что режиссер ставит, а дирижер отказывается это принимать?
Бывает. Как-то переводчица мне говорит: «Венера, посмотри, что происходит», — я по-английски говорю, но не так хорошо, чтобы понимать все нюансы, — режиссер с дирижером ругаются!» Как, ругаются? Они сидят рядом за постановочным пультом, спины прямые, никакой жестикуляции. И нарочито вежливо-превежливо разговаривают, не глядя друг на друга. Переводчица мне объяснила, что это высшая точка кипения. Это, конечно, удивительно! В нашем театре, когда режиссер с дирижером не согласен, эмоции ощущают все.
А кто важнее в опере? Дирижер?
Бывает так, что именитый режиссер пытается подчинить себе дирижера. Но в Глайдборне дирижером-постановщиком был сэр Марк Элдер — очень известная в Англии личность. И он, конечно, мог позволить себе комментировать режиссера. Причем, как мне кажется, в Большом такие комментарии бы забекарили. Хотя вот когда Кирилл Серебренников ставил «Золотого петушка», он очень прислушивался к Василию Серафимовичу Синайскому... В английской «Травиате» режиссер строил общую картинку, потом показывал дирижеру и тот уже решал — пойдет-не пойдет, прорабатывал с нами детали.
Сколько у вас уже Виолетт? Пять?
Семь! Все разные! Самая страстная была на фестивале в Финляндии, в Савонлинне, в постановке польского режиссера Маруиша Трелински. Наше время, действие происходит в ночном клубе Виолетты. У меня был такой костюм: колготки, мини-шорты, боа на шее. И я, как только приехала, побежала смотреть спектакль, чтобы понять, во что ввожусь. Посмотрела на одном дыхании, так увлекательно.
Венера! Но ведь в Париже культура куртизанок существует по-прежнему. И у нас тоже! Вы не задумывались, что когда вы поете «Травиату» в Большом, в партере и в ложах сидят it-girls... это те же куртизанки?
Ну я так определить со сцены не могу... Ну да, это всегда существовало.
Историю Виолетты смотрят современные виолетты. Но если для той Виолетты способность испытывать бескорыстное, жертвенное чувство — шокирующее откровение, ведь любовь как эстетическая категория — монополия высшего общества, то для современных травиат отказаться от возлюбленного и умереть в нищете — признак невероятной глупости, не заслуживающий ни сочувствия, ни оправдания.
Ха-ха. Интересное наблюдение. Но это все наши стереотипы: мужчина сильный и богатый, а расфуфыренная женщина дома сидит. Я вот не хотела бы зависеть от мужчин в материальном плане. Безусловно, я рада, что мой муж работает в Большом театре, но это не означает, что я не хочу работать. И вообще, если честно, я бы так как Виолетта не поступила. Мне кажется, она была очень религиозна и боялась смерти. И в своем стремлении снять грех с души, стать ангелом на небесах, пожертвовала собой. Ей важно, чтобы Альфред был счастлив. А я бы его не отпустила!
Венера, а что меняется в жизни оперной певицы, когда она исполняет партию Виолетты на лучших площадках мира?
Мир вокруг меняется. И меняется взгляд на мир, самоощущение меняется. Во всем! Даже в таких мелочах, что например, понимаешь: не обязательно каждый день делать укладку, завивать каждую прядь. Можно просто вымыть голову и выйти из дома. Мы же все живые, не идеальные!... Интересно наблюдать за людьми, за их нравами. У них развита способность принятия. Например, когда маленьком городке в супермаркете видишь за кассой дауна. К ней подходят покупатели, здороваются, обмениваются шутками, никак не подчеркивая ее особенностей. К сожалению, у нас у инвалидов совсем другие возможности. Моя подруга в Казани с детства дружит с девушкой-дауном. Этой девушке не то что на работу нельзя устроиться, ей сложно просто выйти из дома. Она некомфортно чувствует себя в общественных местах. Ей не то что не уступают места, на нее смотрит весь автобус.
Мы такие пугливые?
Мы такие трусливые. Боимся заразиться, боимся оказаться на их месте. Ну и, конечно, нам очень не хватает европейской приветливости. Мы люди, погруженные в себя. Это кстати, и в музыке нашей очень заметно. У нас протяжные народные плачи. Конечно, красивая мелодика и протяжность. И обязательно драма должна быть. Ни одной улыбки без повода. Не зря же у нас говорят: «Смех без причины — признак дурачины!». Я раньше считала, что все эти европейские церемонии, улыбки, вопросы — сплошное лицемерие. Что у нас честнее: буркает тебе человек при встрече что-то с каменным лицом, и сразу понимаешь, что он не рад тебя видеть. А теперь, прожив лето в Англии, я понимаю: да не хочу я знать, рад мне этот человек, не рад, зато очень приятно, когда встречают с улыбкой! Настроение повышается, силы прибывают! Эта «гигиена отношений», как у нас любит говорить руководитель молодежной оперной программы Большого театра Дмитрий Юрьевич Вдовин, все-таки должна присутствовать.
Венера, вы закончили Санкт-Петербургскую консерваторию, а потом поступили в Молодежную оперную программу Большого. Как вас Гергиев из Питера отпустил?
А он меня совсем не знает. Я участвовала в конкурсе Римского-Корсакова, председателем жюри была сестра Валерия Абисаловича, Лариса Гергиева, которая руководит академией молодых певцов в Мариинке. Она пригласила меня на прослушивание молодежной программы. Но там на 300 участников один педагог по вокалу! А тут как раз открывалась молодежная оперная программа в Большом. И я собрала чемодан и уехала в Москву. Что говорить, Питер — город родной, пять лет в консерватории, общежитие, студенчество, и конечно, мечта попасть в Мариинский театр. А оказалась в Большом — два года отучилась в молодежной программе и три года уже работаю в театре.
А зачем нужна молодежная оперная программа? Вы же уже консерваторию закончили?
Оперные певцы учат технику всю жизнь. Всегда нужен педагог. В молодежной оперной программе мы учили языки, итальянский, французский. Учили нюансы языка. Русские певцы часто страдают от того, что пренебрегают стилистикой, не знают ее. Вот сейчас я готовлю роль Джульетты к фестивалю в Лиме, и в Опера де Бастий взяла несколько уроков у коуча. Оказывается, во французской опере совсем другое звуковедение. В Италии кантилена, легато, а у французов большое внимание уделяется согласным, их надо озвучивать. Нет ударения на первую долю. Речитативы должны быть не кантиленами, а более разговорными, волнами. В общем, много нюансов, которые нужно изучать.
Голос как вино созревает годами?
Да, лет до тридцати. Но может созреть и раньше, все индивидуально, зависит от техники. Я пою на сцене с 24 лет, а сейчас чувствую себя более зрелой, чем пару лет назад. Сейчас более устойчива в дыхании, продолжаю работать над техникой. Вершина обычно достигается к 40 годам. А дальше — сколько удастся продержаться. Это зависит и от техники, и от физической формы. Чем лучше школа, тем дольше будешь петь, тем дольше сохранится свежесть голоса. Мужские голоса, кстати, не так капризны. У мужчин певческий век дольше, чем у женщин.
Чтобы карьера была успешной, у примадонны должен быть свой дирижер-режиссер?
Да, особенно хорошо, когда муж — дирижер или режиссер! Например, родители моего мужа Вера Николаевна Небольсина, певица и вокальный педагог, и ее муж, Василий Васильевич Небольсин, дирижер, много лет проработавший в Большом. У них было множество совместных проектов, спектаклей. Конечно, когда два исполнителя понимают и чувствуют друг друга, эмоционально находясь на одной волне, то спектакль выводится на иной уровень. Безусловно, мне бы хотелось, чтобы и дирижеры, и режиссеры, с которыми я работала, приглашали в свои новые проекты.
А композиторы?
Я почти не знаю современных опер. Я их просто боюсь. Помню, в Большом было концертное исполнение «Вишневого сада» Филиппа Фенелона. За рубежом это принимают. А я не понимаю, как это можно петь, там никакой мелодики нет, уху не за что зацепиться... Хотя вот недавно пела цикл Леонида Десятникова «Путешествие Лисы на Северо-Запад», который он написал специально для лирического сопрано. Премьера прошла на фестивале Европа-Азия в Екатеринбурге. Здесь были и мелодика, и гармония, плюс стилистические находки композитора. Исполнять было очень приятно. Так что вошла в историю, стала первой исполнительницей!
Наверное, это очень волнительно, петь премьеру, когда композитор в зале сидит?
Об этом некогда думать. Надо все точно спеть, там сложная для меня ритмика. А на репетициях Леонид Аркадьевич все время присутствовал, с ним работать одно удовольствие, поэтому беспокоилась только о том, чтобы исполнить точно так, как слышит композитор. Мы познакомились в Большом, когда Десятников был музыкальным руководителем театра. А потом он позвонил, рассказал про свои планы и предложил петь. Может быть, и я наберусь смелости, позвоню ему и попрошу что-то для меня написать.
Записала Анна Снегина
