В 2012 году режиссер Борис Хлебников отправился вожатым в псковский лагерь «Камчатка», из которого впоследствии выросло «Село». Для лагеря Хлебников придумал программу дня кино, когда дети за полдня должны снять и смонтировать собственный короткометражный фильм. Режиссер рассказал проекту «Время детское», как творчество помогает подросткам преодолевать комплексы, почему школа убивает в детях способность мыслить и чему взрослые могут научиться у детей.
О таланте и упорстве
В лагере «Камчатка» каждый день — это день чего-то: день театра, день кино, день танца, день цирка. Поэтому там получался совершенно бешеный график, когда подъем был в восемь и только к часу ночи все показывали результаты своей работы. Это был финал каждого дня: шесть отрядов, шесть спектаклей, шесть фильмов, шесть цирковых представлений. Но для меня были важны не столько творческие навыки, сколько другой навык, который дети там приобретали — доведение какого-то продукта до конечного результата. Гроза, дождь, снег, все что угодно, но ты должен был доделать фильм, каким бы он ни получился. Этот цикл очень важен, и это очень взрослый и очень серьезный навык, который у детей не вырабатывается ни в школе, ни дома.
Конечно же, нельзя понять театр или кино за один день. Можно просто зацепиться за это и понять, интересно тебе это или нет. На какой-то конкретный день залипали разные дети. Один ребенок переделывал свой фильм три раза, и понятно было, что у него голова поехала думать в эту сторону. Это скорее был не навык, а ощущение пробы: мое — не мое.
Всегда есть абсолютно дурацкая история про то, есть у человека фантазия и талант или нет. В лагере никого не волнует, есть у тебя талант или нет — ты должен к концу дня придумать и сделать задание. В результате все комплексы у детей с каждым днем начинали пропадать, потому что сказать «я неталантливый» и отойти в сторону было невозможно. У детей появлялось ощущение, что упорством или работой можно перебороть все и вдруг обнаружить, что талант воспитывается.
Съемки кино в «Камчатке», 2012 год:
О дне кино
В дне кино дети должны пройти полный цикл производства, как и во всех других программах: за один день придумать, снять, смонтировать, озвучить кино. Первые полтора часа ребятам отводилось на то, чтобы они придумали сценарий. Это такой застольный период, в котором участвовали абсолютно все, а я был модератором, который из общего хаоса пытался выбрать здравые мысли, чтобы ребята их не пропустили. Я немного им помогал, но не влезал в творческий процесс. Из этого полуторачасового разговора, когда они дискутируют и ругаются, абсолютно было понятно, кто из них кем в кинопроизводстве может стать. Далее я распределял, кто будет режиссером, кто оператором, кто будет следить за сценарием, а кого назначим актерами, гримерами, костюмерами, и мы начинали рисовать раскадровку. Я в трех словах объяснял им, что это такое, они рисовали ее и начинали свой сценарий видеть. Это, собственно говоря, и есть очень важный навык — из литературы сделать движущиеся картинки и правильно рассказать историю.
На съемках я им не помогал вообще. В этом процессе ребят уже можно отпускать, чтобы они начинали делать свои ошибки. Они снимали, много, бурно, после чего мы приходили к компьютеру и вместе с монтажером начинали складывать эти картинки. В тот момент они получали точное ощущение того, что они сделали неправильно, и у них была возможность эти ошибки исправить, что-то доснять или переснять. На весь этот цикл — на создание трехминутной истории — уходило примерно 12 часов.
Сразу стало понятно, что давать ребятам просто делать кино неправильно — у них настолько мало понимания о процессе, что нужны какие-то рамки. В прошлый раз нужно было снять немой, трехминутный фильм с неожиданным поворотом в начале или в финале. Это, с одной стороны, препятствия, а с другой — то, что ребятам помогало структурировать свои истории. В этот раз мы с Филиппом решили, что это должен быть один кадр. В одном кадре придумать историю, рассказать ее, что-то вывести за кадр, кого-то с заднего плана переместить — это все приемы, которые дают яркое понимание киноязыка.
Фильм 7-го отряда, лагерь «Камчатка», 2013 год:
О детских переживаниях и взрослом счастье
Это программа огромного напряжения и у детей, и у вожатых, потому что, не выспавшись, тебе нужно заняться придумыванием какого-то нового циркового номера или танца, в котором я вообще ни черта не понимаю, а дети еще меньше. Это создает очень рабочие отношения, это не просто разговор о Пушкине или разговор у костра — на это вообще времени нет, а это просто вы вместе с детьми пребываете в какой-то радости, панике, злости, в отчаянии, в совершенно разных моментах этого производства. Это не праздное общение. Это очень важно, потому что именно так на самом деле идет какое-то взаимное обучение.
В «Камчатке» ты получаешь сильный укол счастья. Причем не по итогам, а в процессе. Во-первых, это эйфория от того, что твой отряд, десять человек, бесконечно в какой-то момент тебе преданы, слушают тебя — ты для них главный, вожак. Это абсолютно эгоистическая вещь, которая ужасно подбадривает. Во-вторых, ты с детьми проходишь огромное количество очень быстрых, спрессованных переживаний. Амплитуда этих переживаний, с которыми ты пытаешься помочь детям совладать, конечно, дает очень сильное ощущение.
Мне всегда казалось, что фильм «Сто дней после детства» Соловьева, который мы все смотрели в детстве с Татьяной Друбич, — это такое поэтическое, романтическое высказывание. Замечательное, но поэтическое. Когда я пожил с ребятами в «Камчатке», я вдруг понял, что «Сто дней после детства» — это абсолютно реалистическое высказывание — когда дети говорят вот такими словами, романтически, героически ведут себя по отношению друг к другу. Это были очень разные дети: были дети богатых московских родителей, были ребята из Пскова, из Кургана, были дети из детских домов. Они друг друга вообще не знали и приехали все в первый раз. Но из-за того, что постоянно надо работать, даже поругаться особо некогда — коллектив образовывается моментально.
О бессмысленности современного школьного образования
Безусловно, надо забивать все свободное время детей каким-то занятием. Это залог того, что у них будут работать мозги. Все эти десять лет, пока они учатся в школе, они будут делать выбор — они об этом не задумываются, это само собой происходит. Что-то можно будет отбросить, а что-то может стать той работой, которой ребенок будет всю жизнь заниматься. Мне кажется, современная школа со всеми ее ЕГЭ в этом смысле становится именно дополнительным образованием, а то, что у нас происходило в «Камчатке», — базовым.
Школа не только не вырабатывает у детей способность мыслить, но еще и максимально убивает ее. Она вбивает фактологию — абсолютно бессмысленную, неинтересную и непонятную детям. Поэтому школа вызывает у них негативные эмоции. Мне никогда не было интересно в школе. Для меня это всегда было мучительное, абсурдное времяпрепровождение.
Последние два года школы дети проводят в абсолютно тупой работе, которая вообще не имеет отношения ни к жизни, ни к тому, что они смогут потом использовать. У меня старший сын заканчивает школу, я вижу, как это происходит. Он, например, блестяще знает литературу, но мы зачем-то ему нанимаем преподавателя, который должен с ним заниматься литературой, чтобы он правильно ответил по ЕГЭ. Но то, что он ему преподает, — это вред, гадость и дрянь. Но без этого вреда, гадости и дряни мой сын не сможет сдать экзамен.
Мне кажется, что приличные люди вытравливаются из школы отсутствием денег. Это общая история, такая же, как с медициной. В школу чаще всего идут тетеньки, которые никуда не устроились. Нужно, чтоб туда шло побольше дяденек, а для этого нужно платить намного больше. Если люди в школу будут идти не от отчаяния, а будут идти туда, потому что это престижно, то изменится преподавательский состав. Талантливый преподавательский состав, в свою очередь, способен даже с таким максимальным идиотизмом, как ЕГЭ, бороться и обходить его своими путями.
